вечер - остановка - жасмин
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться228.06.2025 11:09:33
|
Джейсон, вернись в семью – Альфред скучает!
На самом деле, у меня довольно строгие хэдканоны на Джейсона именно в рамках бэтсемьи. Я все еще больше люблю его отдельно – как антигероя, со своим жестким моральным компасом, с убеждением, что не все достойны спасения. Это сталкивается лоб в лоб с принципом Брюса «не убей», и всем от этого больно.
Для меня Джейсон – ивентовый гость. Он не будет постоянным на линии, но в вопросах жизни и смерти присоединится к общей борьбе. Но если вы хотите отыграть его полноценное возвращение в бэтсемью – с отказом от убийств, то можно организовать, если постепенно. Если нет – можно делать кратковременные, болезненные встречи, медленно подталкивая Брюса к напряженному, но всё же уважению чужой (неправильной, конечно, но какой есть) позиции и взгляду на жизнь.
Бонусом скажу...
Джейсон – один из моих самых любимых персонажей, и я с радостью сыграю что-то хёрткомфортное, где-нибудь даже дам этому литл вингу немного тепла. Для себя еще решил, что Брюс не убил Джокера, потому что вообще-то он очень хотел, но знал, что если убьет хоть кого-то, то уже не остановится (потому что будет знать, что где-то там условный Пингвин заставил кого-то тоже потерять своего сына) ну вы поняли, чтобы все это хотя бы не звучало так всрато и фанатично, как в оригинале.
А если вы из определенного круга ценителей – можем вывести отношения в насыщенную сторону.
Если говорить про игру конкретно...
Мои знания базируются на вики,мемах, фильмах и мультах. Я не привязан к конкретной вселенной и с радостью буду играть разные вариации.
И да, я давно забил на попытки понять, сколько кому лет и какие там перерывы между робинами.
И вам советую просто зачилиться
Решение взять Джейсона под крыло было не просто эгоистичным — оно было слепым. Еще более поспешным, чем усыновление Дика. Потому что у Дика, хоть на миг, но была настоящая семья. У него остались обрывки воспоминаний о том, какими должны быть отец и мать. У Джейсона не было даже этого.
Он был совсем не готов. Гораздо меньше, чем Дик, чем Тим, чем кто-либо после. Брюс разглядел в мальчишке, укравшем колесо от Бэтмобиля, какой-то знак — но лишь годы спустя осознал, что это было простое отчаяние.
Джейсон стал тем, с кем Брюс действительно пытался. Пытался исправить ошибки, допущенные с Диком. Когда он взял Дика, сам был слишком молод, слишком сломан, слишком неопытен. С Джейсоном же ему казалось — теперь-то он знает, как надо. Теперь он подберет правильные слова, не допустит прежних промахов.
Возможно, если бы Джейсон был менее изломан улицами — это сработало бы.
А потом Джейсон умер.
Когда Джейсон вернулся, ему казалось, что для Брюса ничего не изменилось. Что его смерть не оставила и следа.
Но это была ложь.
Смерть Джейсона разорвала жизнь Брюса на "до" и "после". Она переписала его отношение к Робинам — после этого уже не было прежней наивности, прежней веры в то, что он может быть для них отцом. Нет, он продолжал быть для них отцом. Но тем отцом, который был нужен, а не тем, каким он действительно хотел бы быть. Когда-то в его душе (очень и очень глубоко) была надежда на то, что у него будет семья. Такая чистая и наивная, как из старых реклам. Со смертью Джейсона эта надежда погибла. И он поклялся, что больше не допустит, чтобы кто-то из его подопечных умер, даже если для этого ему придется стать больше хладнокровным наставником, чем отцом. Джейсон стал последним, кому Брюс позволил себе привязаться по-настоящему. Последним, кого он искренне пытался спасти, а не просто перековать в солдата.
То, во что превратились их отношения потом — рана, которая никогда не заживет. Брюс часто называет это "самой большой ошибкой" — но имеет в виду не самого Джейсона.
Он говорит о всем, что упустил.
О том, что не нашел нужных слов.
О том, что не удержал контроль.
О том, что позволил Лиге Убийц воскресить его сына — и использовать, словно инструмент.
О том, что даже теперь, спустя годы, он не может исправить.
Сейчас Земля нравилась ей больше. В её «лучшие» годы она была на ней раз или два, и каждый раз это было сражение. Она мало что запомнила, кроме того, что небо здесь ярко-голубое — оно никогда ей не нравилось, слишком слепит глаза. На родине небо розовое. Когда-то Кори сказала, что её волосы похожи на небо Тамарана. Тогда это была попытка поддержать Команд'р, которая ненавидела свои волосы — они были следствием её болезни, невозможности полноценно впитывать ультрафиолет, который должен был делать их ярко-рыжими. Сейчас она понимала, что это было очередным проявлением жалости. Жалость — это ещё хуже открытого презрения.
Интересно, что Кори думает о небе Земли? Как кажется Команд'р, этой жалкой планетке так идёт больше — багрово-мутные облака и серая пыль. Ей не было дела до Земли — будь Дарксайд более сговорчивым, она могла бы быть по другую сторону баррикад. Но ей не повезло. Одна из тысячи неудач, которые вплелись в её жизнь, как будто внесённые в её ДНК. Дарксайд — не Псионы. Им не нужен был союз с марионеточной королевой. Тамаран ему нужен был как ресурс. Ком на многое могла бы пойти ради власти. Она готова была поставить свой народ на колени перед Псионами, если это значило, что они будут на коленях и перед ней. Корона — вот что имело значение. Не её форма, не её вес, а то, что она значила. Даже если бы это была жестяная безделушка, вручённая ей Псионами как подачка. Даже если бы каждый взгляд её подданных прогонял по её спине ледяную волну ненависти. Она царствовала. А Кори... Кори осталась ни с чем. Её границы были размыты. Она была готова пойти на многое, чтобы получить то, что было её по праву. То, что отняли у неё по причинам, которые от неё не зависели. Она была готова править рабами. Но не мертвецами.
Корона — всё, что имело значение. Но значение терялось, когда подданных не оставалось. Поэтому она была здесь, поэтому пошла на этот глупый союз. Людишки. Людишки, которыми Кори была так очарована, которых любила едва ли не больше родного Тамарана. Мерзость. Они — тараканы вселенной. Но именно они держались лучше всего. Именно они создали хоть какое-то подобие сопротивления Дарксайду.
Этот союз был противоестественным. Как яд, разведённый в воде, который приходится пить, потому что жажда убивает быстрее отравы. Команд'р стояла среди них — Титанов, этих жалких героев — и чувствовала, как каждый мускул в её теле напряжён до дрожи. Они не доверяли ей. Она презирала их. Но больше всего она презирала себя — за то, что теперь дышала тем же воздухом, что и они. За то, что её ноги стояли на том же полу, где оставляли следы их сапоги. Всё здесь было пропитано Кори — её дурацким благородством, её улыбками, её запахом (даже если его и не было, Команд'р чуяла его повсюду). Эта планета была её планетой. Эти люди были её людьми, и Команд'р везде мерещились её прикосновения, как будто её сестра запечатлелась в каждом человеке и в каждой песчинке. Поэтому она презирала на Земле всё, даже сам воздух.
Каждый вдох обжигал лёгкие — не гарью, а самим фактом, что этот воздух когда-то наполнял её лёгкие. Что он входил в её грудь, смеялся на её губах, становился частью её голоса. Команд'р хотелось перестать дышать, разорвать эту невидимую связь, но тело предательски продолжало втягивать ненавистную смесь азота и кислорода — ту самую, что когда-то питала её.
Она шла по улицам, и асфальт под ногами казался осквернённым — ведь она ступала здесь первой. Эти трещины на тротуаре, эти обугленные стены — всё хранило незримый отпечаток её присутствия. Команд'р вдруг яростно пнула камень, наблюдая, как он катится в подворотню.
Там тоже была она.
Везде была.
Когда-нибудь, если она не умрёт в этой войне, она вернётся. Вернётся и сожжёт эту планету дотла. Сожжёт все следы существования Кори из вселенной. И из своей памяти.
И наконец-то станет свободной.
А пока... Пока она слышит звуки битвы. И это хорошо. Ей надо отвлечься. Эта планета — всего лишь поле битвы для неё.
Она поднимается в небо и видит, как в клубах апокалиптической пыли сражается человек. Она знает его. Знает лучше, чем хотелось бы.
Он — Ксератх’кор.
У этого слова не было дословного перевода ни на один земной язык, но тамарнцы называли так что-то пережёванное, использованное, выброшенное, зачастую включая в само оскорбление и того, кем несчастный был использован.Команд'р замерла в воздухе, наблюдая, как Найтвинг отчаянно сражается с парадемонами. Его движения, обычно такие точные и грациозные, теперь были тяжёлыми, запоздалыми. Кровь стекала по его маске, смешиваясь с грязью и потом. Он проигрывает.
Мысль пронеслась в голове, острая и сладкая, как лезвие. Пусть падает. Пусть умирает. Ведь он — всего лишь ещё одна вещь, которую она бросила. Ещё один Ксератх’кор, оставленный Кори на этой проклятой планете.
Но...
Но если он умрёт, это будет значить, что она на шаг ближе к проигрышу в этой войне.
И прежде чем сознание успело оформить мысль, её тело уже двигалось. Фиолетовая энергия взорвалась вокруг кулаков, когда она врезалась в строй парадемонов, разрывая их на части с яростью, которая не имела ничего общего со спасением.
— Ты выглядишь жалко, Ксератх’кор — бросила она Найтвингу, отшвыривая последнего демона в стену.
Поделиться302.07.2025 16:35:31
yellow jackets
шершни
Мне важны атмосфера, химия и живая подача. Не шаблоны, а настоящее взаимодействие между персонажами. У меня нет требований по скорости, зато есть огромное желание делать красиво, глубоко и взаимно. Я люблю обсуждать, вдохновляться, строить линии не только на сюжете, но и на эмоциях. Мне интересны полутона: ревность, сомнения, моменты тишины между криками. Очень ценю, когда партнёр не боится острых углов и готов обыгрывать всё, от нежности до боли.
Связь вне форума приветствуется. Я всегда за диалог, мемы, фандомные крики и другие прелести ролевой жизни. Хочешь идти медленно? Ок. Хочешь рвануть в вихрь? Тоже подхвачу. Главное - чтобы было по-настоящему. Умею ждать, умею подстраиваться, всегда за диалог и обсуждение.
По игре как такового сюжета нет и, скорее всего, не будет. До крушения оставим канон, а дальше будем углубляться в AU с драмой, болью, внезапными привязанностями и моральными качелями. Короче, будет мясо, будет глубина, будут чувства, про которые страшно говорить вслух. Так же было бы интересно потрогать момент после их возвращения. И то, как девочки росли после всего пережитого.
Говорят, команда - это семья. Люди, которым ты доверяешь спину. Те, ради кого должна бы прыгнуть в огонь. Красиво звучит. Прямо как надпись на тех плакатах, что висят в тренерской и никто на них не смотрит.
На деле всё иначе. Мы - не семья.
Мы - рой.Жужжим, копошимся, соблюдаем порядок. И готовы ужалить, если учуем чужой запах. У каждой есть жало. Просто не все его демонстрируют. Мы настолько разные, что удивительно, как вообще уживаемся на одном поле. Громкие и тихие. Уверенные и сомневающиеся. Злые и наивные. Выгоревшие и яростные. Но что-то нас удерживает вместе. Пока.
Со стороны это могло бы выглядеть трогательно. Если бы не сплетни за спиной. Не колючие взгляды. Не внезапные срывы. Всё это временно. Как и мы.
Но пока свистит судья, пока тренер орет, пока в последнем рывке наши сердца бьются в унисон - мы играем как единое целое. Притворяемся обычной школьной командой. Просто девчонками. Просто... Шершнями.Запомните этот момент. Он станет последним, когда всё ещё казалось нормальным.
jackie джеки
тейлор taylor
ella purnell
Иногда мне кажется - стоит мне отвести взгляд, и ты исчезнешь. Растворишься, как этот слишком густой парфюм, которым ты так щедро обливаешься перед каждой тренировкой.На бумаге мы - лучшие подруги. Ты - капитан, я - правая рука. Ты - лицо команды, я - её сердце. Ты - голос, я - тишина, которая всё подстраивает так, чтобы ты сияла. И я всегда думала, что этого достаточно.
Но ты умеешь ломать так, что трещины видны лишь изнутри. Ты говоришь, что любишь - и тут же наносишь скрытый удар. Смеёшься вместе со мной - и тут же проверяешь, не смеюсь ли я громче, чем положено.
Я знаю тебя. Знаю твой эгоизм, твоё упрямство, твой страх потерять контроль. Но когда ты говоришь "моя" - чёрт возьми, Джеки, я забываю всё. И это пугает больше всего.
Я отдала тебе всё за одну фразу: "Ты - моя лучшая подруга".
Поверила.
Как наивная девочка.
Как Шона, у которой до сих пор не хватает смелости признать, что я не хочу быть рядом или за тобой. Я хочу быть на твоём месте."Почему ты молчишь?" - спрашиваешь. Может, потому что если я скажу хоть слово, мы рассыплемся, как карточный домик. Ты не умеешь быть слабой. А я не умею быть сильной рядом с тобой.
И всё же, если ты однажды исчезнешь, я боюсь, что не смогу быть кем-то, кроме как тенью тебя..
lottie шарлотта
мэтьюз matthews
courtney eaton
Люди не должны быть такими безмятежными.
Особенно когда их улыбка заставляет мурашки бежать по спине.Ты красива.
Констатирую это так же спокойно, как сообщила бы прогноз погоды. Ты красива - и ты веришь по-настоящему. Смотришь в небо, будто ждёшь ответа и чёрт возьми, иногда оно действительно отвечает.Ты пугаешь меня, Лотти. Не потому что странная. А потому что слишком уверенная.
Ты видишь то, что скрыто от других. Говоришь так, будто заранее обсудила всё с кем-то незримым. А когда молчишь - становится ещё страшнее.
Ты не манипулируешь. Ты просто... существуешь. И этого достаточно, чтобы люди сами захотели следовать за тобой. Без приказов. Без давления. Просто потому что рядом с тобой они чувствуют себя то глупцами, то избранными, то наполненными светом.
Иногда мне хочется встряхнуть тебя: "Прекрати! Хватит этих всевидящих взглядов! Этих загадочных фраз меж делом! Этого касания оконного стекла в автобусе, будто ты рисуешь будущее прямо на запотевшем стекле!"
Но я молчу. Потому что в глубине души боюсь: а вдруг ты действительно всё видишь?
Если ты знаешь, чем это закончится, умоляю, скажи хоть слово. Хоть намекни.
Соври.natalie натали
скаторччио scatorccio
sophie thatcher
Я не верю в судьбу. Но если она всё-таки есть - чёрт побери, она явно над нами издевается.Ты - как фильм, который крутят на повторе. Фоновый шум жизни. Натали - «та самая» с острыми скулами и сигаретой между пальцев. Натали - девчонка, про которую шепчутся у раздевалок. Натали персонаж из слухов, где правду не отличишь от вымысла.
Но я вижу тебя настоящую. Вижу, как ты держишься - не благодаря, а вопреки.
Как будто тебя уже ломали, но ты собрала себя заново, оставив трещины нарочно. Ты называешь это "справляться".Ты притягиваешь, как искра в темноте. Обманываешь так искренне, что это становится новой правдой.
И я разрываюсь между завистью и жаждой близости - как будто рядом с тобой моя собственная реальность обретает вес, плотность, неопровержимые доказательства существования.Ты - как сквозняк в наглухо закрытой комнате. Напоминаешь, что мир не герметичен.
А я? Я - идеально отлаженный механизм. Отличница. Первая парта. Улыбка по требованию. Ответы - чёткие, как строчки в учебнике.
Ты же смеёшься над правилами, как над детскими каракулями на полях серьёзного конспекта.Иногда мне хочется сорваться с места, схватить тебя за руку и прошептать: «Давай исчезнем. Хотя бы до звонка. Сбросим эти картонные маски. Побудем просто двумя живыми существами в этом мире бутафории.»
Но мои губы не шевелятся. Потому что я - Шона.
А Шона - это роль, которую я играю так убедительно, что уже не знаю, где заканчивается спектакль и начинаюсь я.Ты - тот самый диссонанс, который хочется сохранить как драгоценный дефект - доказательство, что под глянцевой поверхностью этого мира бьётся живое, несовершенное, настоящее.
Ты когда-нибудь чувствовала, что быть увиденной - страшнее, чем быть невидимой? Теперь я понимаю: подлинность - это всегда риск. И самый страшный - когда кто-то узнаёт в тебе себя.
misty мисти
куигли quigley
samantha hanratty
Мисти Куигли - ты как призрак из школьных легенд. Слишком полезная, чтобы игнорировать. Слишком странная, чтобы впускать в свой круг.
Ты появляешься всегда вовремя: когда мяч выскальзывает из рук, когда кто-то рыдает в кабинке туалета, когда тебя никто не звал и не ждалТвоя улыбка... Она фальшивая. Как будто ты репетировала её перед зеркалом. И, возможно, так и было.
Ты отпускаешь фразы, от которых стынет кровь. Помнишь каждую мелочь - кто, когда, с кем. Словно ведёшь архив. Или собираешь компромат. Или и то, и другое.
Ты отчаянно хочешь быть нужной. Готова на всё для этого. И в этом твоя самая жуткая черта. Но... Ты же спасала нас: носила аптечку, когда остальным было плевать, обрабатывала ссадины, подбрасывала глупые журналы "для поднятия настроения"
Ты как поганка в лесу: вроде симпатичная, но никто не рискует проверить, ядовитая ли.
И мне стыдно за эти мысли. Ведь ты не сделала ничего плохого. Просто ты... чересчур.
И главный вопрос: ты действительно такая? Или просто хочешь, чтобы мы в это верили?
Мисти, если ты это читаешь - какого чёрта у тебя был доступ к моим личным записям?
taissa таисса
тёрнер turner
jasmin savoy brown
Ты никогда не ошибаешься, не так ли?
Иногда мне кажется - если вскрыть твою грудь, там окажется не сердце, а швейцарский хронометр: безупречный, точный, без права на погрешность.Ты - та, перед чьей тишиной склоняются громкие голоса. Ты смотришь - и люди раскрывают грехи, которых не совершали.
Ты - прирождённый лидер. Но знаешь, что страшнее всего?
Однажды ты можешь поверить в свою непогрешимость. Ты не командуешь, а направляешь. Не давишь - выстраиваешь. Но я вижу, Тай... Вижу, как в тебе копится напряжение. Как что-то рвётся наружу, но ты запираешь это за новыми слоями безупречности.
Ты возводишь крепости, где тебя давно нет - только долг, только цели, только результат.
И я боюсь, что когда-нибудь ты сломаешься и никто не успеет помочь.
Потому что все привыкли: Тай справится. Тай выдержит. Тай найдёт решение.Я преклоняюсь перед тобой. Я восхищаюсь тобой. И да, иногда ты пугаешь меня до дрожи.
Потому что в тебе столько сдержанной силы, что если она вырвется - нас всех сметёт, как осенние листья.Но я бы снова выбрала тебя. В этой жизни. В любой другой. Без колебаний.
vanessa ванесса
палмер palmer
liv hewson
Твой смех - как сирена.
Как ты умудряешься смеяться, когда весь мир рушится?Если наступит апокалипсис, ты будешь хохотать на обломках цивилизации. С разбитой губой, в порванной майке, с этим твоим проклятым "ну и хуй с ним".
Ты ржёшь, когда всем не до смеха. Шутишь сквозь слёзы после поражений. Отмахиваешься от проблем, будто у тебя пожизненная виза в страну "пофигизма".
Но при этом ты видишь всё. Замечаешь каждый нервный тик, каждую сжатую челюсть, каждый украдкой проглоченный ком в горле.
А потом выдаёшь какую-то дурацкую шутку и все валятся со смеху не догадываясь, что ты только что прочитала их как открытую книгу.
Ты - как ДТП на трассе: слишком яркое, слишком громкое, слишком настоящее, чтобы отвести взгляд.
И знаешь что? Я задыхаюсь от зависти, когда смотрю на тебя.
Потому что ты не из тех, кто держит марку. Ты из тех, кто лупит мяч со всей дури, когда злится. Матерится на тренера, когда страшно. Душит в объятиях, когда больно, а не когда "положено"
Да, ты бываешь идиоткой. Но ты - наша идиотка. И я бы не променяла тебя ни на одну "правильную" девицу с глянцевыми советами из журналов.
Ван, ты тот самый цемент, что скрепляет нас, даже когда мы этого не осознаём.
А ещё ты напоминаешь мне, что можно оставаться живой, даже когда всё внутри кричит "хватит".
[indent] Тени от голых ветвей падали на бетонную плиту за школой, рисуя на её поверхности причудливый узор, напоминающий треснувшее стекло. Арнольд сидел, прислонившись к холодной стене, и медленно выдыхал дым сквозь стиснутые зубы. Сигарета в его пальцах догорала, оставляя на коже едва заметный ожог, но он не торопился её гасить – физическая боль казалась чем-то далёким и незначительным по сравнению с тем, что происходило у него внутри.
[indent] Сквозь дымовую завесу он наблюдал, как ворон на краю мусорного бака методично разрывает пакет, выискивая что-то съедобное. Птица двигалась резко, нервно, будто ожидала удара в любой момент. Арнольд понимал это чувство.
[indent] Шаги раздались неожиданно – тяжёлые, уверенные, с нарочитой небрежностью разбивающие тишину заднего двора. Тень перекрыла свет, и Арнольд медленно поднял взгляд.
[indent] Перед ним стоял Рой – новичок, чья репутация распространялась по школе быстрее, чем он сам успевал появляться в коридорах. Его узкие глаза блестели неприятным любопытством, а губы растянулись в ухмылке, обнажая чуть кривые зубы.
[indent] - Значит, ты тот самый Коротышка – голос Роя звучал притворно-дружелюбно, но в нём явственно читались нотки чего-то хищного. – Из того самого пансионата, да?
[indent] Арнольд не ответил. Он сделал последнюю затяжку, чувствуя, как горячий дым обжигает лёгкие, затем раздавил окурок о бетон, оставив чёрный след. Рой не ожидал молчания. Он наклонился ближе, и Арнольд уловил запах дешёвого дезодоранта и чего-то кислого - Говорят, раньше ты всех спасал. А теперь что? Сидишь тут, как привидение, и куришь, пока твой дом разваливается?
[indent] Пальцы Арнольда непроизвольно сжались, но его лицо оставалось неподвижным. Он поднялся – не резко, а скорее устало – и на мгновение их взгляды встретились. В глазах Роя мелькнуло что-то неуверенное, но он быстро взял себя в руки. - Ладно, герой – он сделал шаг назад, разводя руками в фальшивом жесте примирения. – Просто хотел познакомиться. Ведь тут, понимаешь, выживают не те, кто молчит.
[indent] Арнольд повернулся к нему спиной, доставая новую сигарету. Его голос, когда он наконец заговорил, звучал тихо, но с какой-то металлической ноткой - Наиболее заметные чаще всего падают.
[indent] Он не видел, как Рой замер на мгновение, прежде чем уйти. Не видел того странного взгляда, который тот бросил через плечо. Арнольд уже снова сидел на своём месте, наблюдая, как ворон улетает с куском чего-то белого в клюве. Сигарета в его пальцах догорала, но закурить новую почему-то уже не хотелось.
[indent] Где-то вдалеке прозвенел звонок, возвещая конец перемены. Скоро начнутся уроки. Скоро он снова увидит Роя в коридорах. Скоро... Но пока была только эта бетонная плита, тени от голых ветвей и тишина, которая казалась громче любых слов.
[indent] Коридор Хиллвудской школы в этот осенний вечер представлял собой удручающее зрелище – длинное, плохо освещённое пространство, где пыль, поднятая сотнями ног, медленно оседала на потрёпанные шкафчики, а тусклый свет люминесцентных ламп придавал всему вокруг болезненный зеленоватый оттенок. Арнольд шёл сквозь эту пустоту, ощущая под ногами липкость недавно вымытого, но уже успевшего покрыться пятнами линолеума. Его шаги звучали глухо, будто он пробирался сквозь густую, вязкую субстанцию.
[indent] За спиной доносились обрывки разговоров, смешки, хлопанье дверок – привычный школьный шум, который за последний год он научился пропускать мимо сознания, как статику. Он уже почти достиг поворота к выходу, когда воздух перед ним сдвинулся, и в поле зрения возникла знакомая фигура – Рой Питерсон, его новый преследователь, растянувшийся во весь свой немалый рост поперёк коридора, словно паук, перекрывающий мухе путь к спасению. Его лицо, всегда носившее выражение глумливой самодовольности, сейчас искривилось в особенно противной ухмылке.
[indent] - Ну что, Коротышка – голос Роя звенел фальшивой весёлостью, – Опять торопишься в свой пустой дом? Или там тебя ждут только призраки? - Арнольд замедлил шаг, но не остановился. Его пальцы непроизвольно сжались, ногти впились в ладони, оставляя на коже красные полумесяцы. Он ощущал, как что-то тёплое и тяжёлое поднимается из глубины грудной клетки, заполняя горло, сдавливая виски.
[indent] Коротышка.
[indent] Так его называли в детстве, когда всё ещё было нормально. Он всегда был ниже многих одноклассников, а его фамилия лишь подкрепляла это прозвище. Но сейчас оно звучало абсурдно – особенно из уст человека, знавшего его лишь по слухам. Да и ростом он не уступал Рою, который сейчас пафосно упирал руки в боки и ухмылялся.
[indent] - Пропусти, – его собственный голос прозвучал чужим, низким и глухим, будто доносился из-под воды.
[indent] Но Рой, разумеется, не пропустил. Он сделал преувеличенно театральный шаг вперёд, и Арнольд почувствовал его дыхание – мятная жвачка и что-то кислое.
[indent] - А что ты сделаешь, если я не пропущу? – Рой склонил голову набок, как любопытствующий пёс. – Позовёшь на помощь свою мёртвую бабушку?
[indent] Всё произошло слишком быстро и одновременно будто в замедленной съёмке. Арнольд не помнил, как его кулак сблизился с челюстью Роя, но навсегда запомнил хруст, отдавшийся во всех костях руки, и внезапную теплоту, разлившуюся по костяшкам пальцев.
[indent] Питерсон отлетел назад, ударившись затылком о металлическую поверхность шкафчика, и на секунду в коридоре воцарилась абсолютная тишина – даже самые болтливые ученики замерли с открытыми ртами.
[indent] Но этого было мало.
[indent] Слишком мало.
[indent] Арнольд двинулся вперёд. Его руки сами собой схватили Роя за воротник, сминая ткань, поднимая и снова прижимая к шкафчику, который прогнулся с жалобным скрипом. Где-то за спиной раздался испуганный вскрик, кто-то схватил его за плечо, но он дёрнулся, сбрасывая назойливые пальцы.
[indent] - Повтори – его голос теперь звучал как скрежет камней под жерновами. – Повтори, что ты только что сказал. - Но Рой не повторял. Его глаза, обычно столь самоуверенные, теперь бешено метались из стороны в сторону, а из разбитого угла рта тонкой розовой ниткой стекала слюна с примесью крови.
[indent] Арнольд занёс руку для нового удара, но в этот момент чьи-то сильные руки обхватили его сзади, оттаскивая. Он вырвался из цепкой хватки и вновь впечатал Роя в помятые шкафчики.
[indent] Шортмэн уже не видел никого вокруг, перед ним мелькали другие лица — социальный работник с его вечной папкой документов, врач в белом халате, тётка из Портленда с её бесцветными стенами и расписанием на каждый час. Все они сливались в одно пятно, и он снова занёс руку для удара.