Тяжелые, изумрудно-зеленые гардины закрывают от взора [ещё не снежные, пропитанные серебряной стужей, а слякотно-ноябрьские] морозные солнечные лучи, создавая в холодной комнате тонкую атмосферу таинственного уединения и бархатно-мягкий полумрак. Я краем глаза наблюдаю, слегка скосив голову к левому предплечью и упорно удерживая взгляд на черных строчках какой-то ветхой книги, как женские пальцы робко переливаются в тонком луче солнца, отгоняя танцующие пылинки с света. Порхают птицей, что боится обжечься и лишь в ответ довольно улыбаются уголками губ осматривая необожжённую кожу, поднимая руку выше и ворочая её в разные стороны опять же на тонком просвете не до конца зашторенных гардин.
Моя дальняя-дальняя-дальняя родственница никак не привыкнет к возможности находиться под солнечными лучами и не бояться сгореть пеплом. Я лишь прячу снисходительную усмешку в костяшки пальцев словно задумчиво потирая нос и никак не реагирую на воцарившееся в комнате настроение яркой детской радости, что легким сладким пологом танцует вместе с пылинками в свете, горит в её обращенных к моему профилю глазах и теплится в едва приподнятых в улыбке уголках губ.
У вечности есть свой нюанс: в какой-то момент своего существования становится скучно. Когда звук стали, заточенной чужой и твоей кровью сроднился с тобой - кажется, что иного мира существовать не может. Когда привыкаешь к вечно бурлящей жизни_военным походам_плену_побегам и погоням - удивляешь вдвойне, как жизнь ставшей тихой гаванью может удовлетворять и успокаивать. Как быстро привыкаешь к миру и тишине, лишь изредка заезжая в ближайшие деревни и охраняя свои леса и территорию и бывших подданных от новых зверей, вампиров и ведьм. Если бы только не это вечное одиночество бессмертия.
Наконец, прокрутившись на месте пару раз в такт наигрываемой себе под нос мелодии, счастливая обладательница кольца от солнца остановилась вплотную напротив меня, шутливыми пальцами останавливая волну побеспокоенной юбки простого холщового платья из черного сукна и заправляя за ушко выбившиеся густые пряди черных длинных волос. Вскинув вопросительный взгляд на девушку, соглашаюсь протянуть руки в ответ, которые она так упорно пыталась ухватить и поднять насильно с облюбленного мною кресла.
Приходится с легким налетом раздражения захлопнуть книгу и кинуть её на рядом стоящий столик, поддаться брюнетке и в вальсе под мелодию еле различимую из-под её носа пройтись по упрямо проложенному пути к зеркалу. Она меня разворачивает, по-дружески щекой прижимается к плечу, пару мгновений взирая в наше отражение, - Будешь много хмуриться, то станешь ещё страшнее. Ты и так не красавец. Я помню твои портреты в нашем замке...они не врут. - и с коварно-дразнящим смехом чмокнув в небритую уже мою щеку, подхватывая подол платья, улетает куда-то одной ей в понятном направление. - Если ты в деревню, то попроси Драгоша передать тебе ягоды и освежеванного кабана, - утирая ладонью оставленный влажный след на щеке, оборачиваюсь через плечо в след девушке, - Его уже должны были подготовить. Лошадь стоит запряженная. Скажешь, что от меня. - слышу с нижнего этажа согласный ропот и суматоху сбора. Пару минут, ругательства на завязки плаща, довольный смех на осторожный шаг через порог в солнечные лучи и с хлопком двери наступает привычная тишина.
