Почему огромная фабрика простаивает без дела? Почему её закрыли так быстро, и общественность так и не узнала причин? Почему застрелился ведущий учёный последнего проекта, принятого в разработку здесь, не оставив даже предсмертной записки? И почему даже власти предпочитают игнорировать всё перечисленное? Как будто они заключили некую договорённость, по которой не трогают это место, но ради чего они могли бы подвергнуть опасности такое количество людей? Ведь что ни месяц – то кто-нибудь любопытный находится, желающие то испытать свою храбрость, то докопаться до истины, там исчезли какие-то подростки из Гильдии искателей приключений, а также несколько репортёров «Паровой птицы». Безумству храбрых поём мы песню, как говорится. А ещё, по его мнению, это был тот случай, когда идиотов, каких мало, оказывается на удивление много. Несмотря на то, что здание давно опечатали со всех сторон, так что через центральный вход больше нельзя стало войти, они всегда находили способ проникнуть внутрь.
Любопытно, любопытно. Дотторе обожал совать клюв маски, даже когда его не приглашали. Хотя нет, не так – в особенности туда, куда его не приглашали. Ведь именно там по его опыту происходит самое занимательное.
Здесь пахло чужими грязными секретами, пахло смертями и опасностью, всё как Дотторе любил. Он обожал любоваться плодами чужой глупости — единственное, чем люди никогда не переставали его удивлять. Поэтому приближался он прогулочной походкой в весьма хорошем расположении духа, широко улыбаясь коллеге. Выглядел же Дотторе, как и всегда, как человек, чью самоуверенность ничто и никто не может поколебать, а совесть его кристально чиста. Он театрально кланяется Колумбине, после чего широким жестом гостеприимства, словно развалины эти принадлежат ему, указывает на фабрику, на её высокие монолитные стены, вздымающиеся к небесам трубы и чёрные провалы окон без стёкол.
— Прекрасный вид, не так ли, коллега? Если что-то величественное в необратимом распаде чего-то настолько грандиозного.
Он готов поспорить, что размахом она не уступает Заполярному дворцу. И, судя по планам здания, которое раздобыла для Дотторе разведка, куда больше находится под землёй. Возможно, даже уходит далеко и глубоко под воду. Мурашки предвкушения пробегали по коже, и ему не стоялось на месте, но, как известно, поспешишь – не только людей насмешишь, но и голову свернёшь. Свою же голову Дотторе вовсе не горел желанием по-глупому потерять, особенно после того, как она осталась у него в единственном числе.
— Распад необходим для того, чтобы выстроить нечто новое, нечто лучшее. И я весьма благодарен вам за то, что вы составите мне компанию в этой великой миссии.
Можно подумать, они собрались свергать Селестию, а не исследовать богами забытые недра никому не нужной дыры. Или что Колумбина могла не выполнить приказ самой Её Величества. Или что Дотторе действительно рад и счастлив её сопровождению. Он, который обычно брал с собой куда либо компанию либо в качестве пушечного мяса, либо как подопытных, которые так или иначе в любом случае не вернутся назад. А зачем их беречь, если полно как тех, кто желает послужить Снежной верой и правдой, любой ценой, так и тех, у кого нет выбора, кроме как отдаться армии и надеяться на лучшее. Ах, да, и, конечно же, дураков, прельстившихся яркой обёрткой «прекрасных слуг Царицы» и маячащей на горизонте блестящей славой, совершенно не представляющих себе, что на самом деле придётся делать и чем жертвовать. Их даже никто не хоронил как следует в большинстве своём — не то, чтобы не хотели, просто некоторые задания включали в себя такую опасность, что порой не оставалось тела, или же считали нецелесообразным соваться туда, чтобы это тело достать. Только потеряли бы ещё больше людей.
— Как вы посмотрите на то, чтобы проникнуть внутрь через окно? Видите ли, я бы не хотел делать лишние отверстия, ведь нам потом это чинить. Когда фабрика вновь придёт в действие, нам не нужны будут незваные гости.
А некоторые досужие индивиды воспринимали пролом в стене как приглашение войти. Конечно, ему всегда пригодится живой материал, но слишком много трагических несчастных случаев насторожит правительство, и, того гляди, явятся жандармы.

Как можно описать отвращение одним словом без употребления слова "отвращение"? Никак. Именно сейчас эту эмоцию испытывал парень, когда его поцеловали. Отвращение к этому существу, отвращение к себе, ведь он ничего сейчас не может поделать. Уж лучше бы убили, чем использовали сейчас, как тряпичную куклу для развлечения. Даже если не убьет, Тарталья никогда не подчинится. Убить себя будет проще и лучше, чем быть игрушкой какого-то существа, возомнившего себя выше всех. Двигаться не выходило. То ли остатки сил просто утекли в пол, либо их словно унесло по ветру еще будучи на улице. Прикосновения, что вызывали дрожь по телу. Дрожь не из-за приятного чувства, кое вызывается поцелуем с любимым человеком.. А дрожь ненависти, коя и виднелась в его глазах. Глаза так и блестели яростью и ненавистью к существу, что пред ним.

Укусил. Умудрился сделать хоть что-то. Укусил с таким лицом, словно нанес смертельный удар врагу, которого преследовал всю жизнь и месть наконец-то свершилась. Довольно облизываясь, рыжий был словно дикий зверь. Дикий лис, который скорее будет извиваться и кусаться из последних сил, но ни за что не подчинится никому. Что читалось в его глазах кроме этого? Если коротко, то веселье. Ему было весело. Весело лишь от одной мысли, что он может разозлить это существо. Выводить противника из себя, тоже забавно. Даже то, что он уже согласился с поражением. Осталось ничего не изменилось.

Но, разве долго лису дали наслаждаться вкусом чужой крови на губах? Он не закричал, скорее просто зашипел, жмурясь и щурясь, словно дикое животное. Тело содрогалось только сильнее, когда он пытался выбраться из чужого кольца рук, прижимающего его к такому ненавистному телу. Он мог лишь сжимать челюсть, чуть ли не скрипя зубами, чтобы не дать возможности получить удовольствие врагу от того, что ему больно. Но.. Это было так странно. Энергия, которая должна была разорвать его на части, спокойно плескалась в его теле. Взгляд полуприкрытых глаз опускается вниз, смотря на свою же грудь. Знак.

Его оклеймили. Словно животное у которого нет своей воли. Ненависть и желание поскорее умереть захлестнули с его с новой силой. Хотя нет, умереть нельзя. Нельзя вот так сразу сдаваться и попрощаться с жизнью, не попробовав еще раз убить эту.. тварь. Такое существо нельзя иначе назвать. Чудовище. Монстр.

Тарталья не сопротивлялся, лишь молча смотрел на Моракса полуприкрытыми глазами. Веки словно налились свинцом. Ему было тяжело даже просто держаться в сознании. Неужели это из-за того, что в него влили эту энергию? Предвестник уже не сопротивлялся, когда его все держали в кольце рук, просто держался и мыслил о том, что это лишь временно.

Он отомстит.

— Ты всерьез думаешь, что твоя печать сможет уберечь меня от смерти? Есть множество способов умереть, чтобы не быть твоей игрушкой, — Чайльд говорил серьезно. С нотками высокомерия. Он никогда не утратит дух. Пусть даже его тело будет подвержено пыткам. Он готов к такому. Готов ко всему, — не забывай, что твоя территория с одной стороны окружена водой. Что же будет, если я не смогу двигаться именно в воде? Вряд ли твоя печать сможет сберечь меня от воды в легких. Да и вряд ли ты сунешься в воду. Но на это стоило бы посмотреть. Мокрая псина, а на сколько я знаю, такие всегда не особо приятно пахнут. Не зря же, есть выражение "воняет, словно мокрая псина".

Улыбка. Дерзкая. Возможно и долика сумасшествия в его глазах. Сколько всего он хочет выложить и разозлить это существо? Уж он точно не даст ему получать все, что захочется, пока сам рыжий жив. Тихо выдохнув, рыжий лишь слегка прикрыл глаза. Всего лишь на секунду. И вот он снова смотрит на Моракса. Темно-синие глаза, которые могли поглотить своей тяжестью цвета, в которых блестел огонь, коий невозможно потушить никому.

— Это мои последние слова в твою сторону. Ни с тобой, ни с твоими людьми я не собираюсь вести милые беседы.

Как истинное дитя города свободы, Матильда ничего не боялась и всегда старалась быть открытой ко всем незнакомцам. Она была разбалована чувством полной безопасности, обеспеченной Полуночным героем и магистром Джинн. Помимо того, её очень вдохновлял пример таких людей, как Эмбер и Беннет. Они бы ничего не добились, если бы не бросали вызов каждому испытанию на своём пути. А ведь один из них собирал на себе все возможные бедствия, и невозможные тоже. Ну, вот кого, скажите на милость, бьёт молния среди бела дня, при чистом голубом небе? На самом деле ей всегда хотелось стать такой же яркой звёздочкой, как Эмбер, всегда готовой помочь людям и, что самое главное, способной на это. Эмбер успевала везде и могла, кажется, всё на свете. А то, что не могла, тому непременно научится, лучший скаут страны ветров ведь ещё так молода, у неё все впереди.
А что сделала бы Эмбер сейчас на её месте? Конечно же, радушно приветствовала бы гостя и обеспечила его всей поддержкой, какую только может предоставить.
— Я с огромной гордостью и удовольствием приветствую вас на землях Мондштадта, незнакомый, но почтенный путешественник, — она даже позу приняла такую же, как у Эмбер. — Меня зовут Матильда, я – странствующий бард, ищу героя, чьи подвиги могу воспеть в истории. Я бы хотела найти кого-то начинающего, у кого ещё нет своего летописца, чтобы стать первой, кто воспоёт его в истории. Как насчёт вас? Я вас не знаю, но могу сказать, что вы выглядите интересной личностью. Наверняка вам есть, о чём поведать миру.
Тут же вспомнив, что, когда она с такой энергичностью наседает на людей, ей не раз говорили, что она выглядит навязчиво, Матильда даже отступила на шаг и улыбнулась.
— Конечно же, это только по вашему желанию. А сейчас, раз вы хотите, чтобы я составила вам компанию, идёмте. Вас нужно только вывести из леса или проводить до самого города? Когда вокруг не будет столько деревьев, заслоняющих обзор, вас встретит прямая и хорошая дорога до самого Мондштадта.
У неё, конечно, имелись свои подозрения. Интересно, с какой стороны он пришёл и как попал в Шепчущий лес. Ведь путь до Ли Юэ пролегал в совсем другой стороне. Но что говорит в подобных случаях госпожа Ноэлль? Негоже подозревать того, кто ещё не сделал ничего плохого, по крайней мере из того, что известно тебе, и нуждается в помощи. Мало ли, в такой буре и правда можно дать хороший крюк. Она не рыцарь, чтобы его судить, и тем более наказывать, когда он дойдёт до города, там с ним и разберутся, если он сделает что-нибудь не то. Правда, у госпожи Ноэлль есть то преимущество, что она способна дать отпор любому, если всё обернётся плохо, но Матильда была уверена, что и сама как-нибудь да справится.